Современная Русская Философия

– Археоавангард – это явление, которое движется одновременно в двух направлениях: в прошлое и в будущее. Движение назад я бы охарактеризовал, как обращение к древности и критика современности. Каким образом можно описать движение арехоавангарда вперёд?

– «Движение вперед» – очень сомнительная смысловая конструкция. Я не думаю, что у нас есть какое-то «впереди». Археоавангард означает: все уже случилось. Впереди у человечества ничего уже нет. Но это не конец истории. Мы попали в ситуацию пата, в котором все, что бы мы ни делали, превращается в ноль. Пат – это бесконечное повторение одного и того же, повторение, ведущее к деградации.

Движение вперед в ситуации пата – это всегда бунт, опрокидывание шахматной доски, то есть действие за пределами правил. Тем самым, археоавангард в политическом смысле означает попытку изменить социальность благодаря выходу за пределы социальности, за пределы институций и форм. Сама эта попытка может идти как асоциальный поток снизу, а может быть асоциальным жестом сверху, как, например, опричнина Ивана Грозного. Археоавангард в политике означает то, что А. Фурсов называет социальной опричниной. Современная Россия беременна асоциальным жестом. Равно как и весь мировой порядок уже исчерпал возможности своей трансформации и замер в ожидании потока асоциального.

– В «Аутографии языка и сознания» встречаются некоторые темы из «Удовольствия мыслить иначе». Существует ли какая либо преемственность между этими работами?

– Конечно, «Аутография» и «Удовольствие» связаны. Любая философия пытается что-то сказать о мире наизнанку. В «Аутографии» изучается изнанка человека. В «Удовольствии» – изнанка мысли. В первом случае меня интересуют аутисты и шизофреники как идеальные объекты изучения изнанки человека. Во втором – антиязык и молчание.

– Проясните, пожалуйста, следующие формулировки: мыслящее, но не разумное; разумное, но не мыслящее; не мыслящее и не разумное; мыслящее и разумное.

– Мыслящее – значит грезящее. При этом грез у человека так много, а окошечко актуализации такое маленькое, что не все грезы могут быть актуализированы, их приходится как-то ограничивать, выбирать. В самоограничении выстраивается поведение человека, человек начинает впервые вести себя.  Разумное – это вычисляющее. Мир разумен, в его основании лежит число. Разумное не связан с мыслящим прямым образом. Эту связь может установить человек, а может и не установить. Например, ребенок – это грезящая самость, а взрослый – это уже говорящее «я», в котором сужается поле грез. Среди нас сегодня появилось много разумных, но не мыслящих людей. Хотелось бы, чтобы в нас установилось античное равновесие между грезящей субстанцией и разумной.

– Что Вы подразумеваете под словом «абсурд»? Находится ли человек в состоянии абсурда постоянно?

– Абсурд – не интеллектуальное понятие, абсурд – это чувство абсурда, которое относится к нашей самости, к тому, что не проницаемо для языка и избегает встречи с «я». Это значит, что абсурд всегда с нами, он в нас, но от нас не зависит. Человек – результат встречи с абсурдом, продукт пассивных синтезов самости. Только перед абсурдом может сложить свои полномочия разумность мира, отказ от которой открывает горизонт для мыслящего существа. Встреча с абсурдом делает человека невротиком.

– Вы называете боль «единственным сохранившимся пространством подлинности». Почему Вы отдали предпочтение боли, а не страданию? (Ведь боль прерывиста и одномерна, а страдание длительно и многомерно.)

– Боль и страдание соотносятся не так, как соотносятся аффект и страсть. Страдание, лишенное боли, существует как театральный симулякр. Боль, лишенная страдания, находится за пределами пространства человеческого. Самый известный в философии способ причинения человеком себе страдания – это сознание. Поэтому боль и страдание близнецы – братья.

– Запечатлено ли в палеолитическом искусстве понимание? В каких формах возможно понимание и выражение этого понимания без языкового мышления?

– В палеолитическом искусстве запечатлено «уже-понимание», то есть понимание предмета до встречи с самим предметом. Палеолитическое искусство лишено связи с искусственным, и в этом смысле оно не является искусством. Оно показывает нам элементы априорного знания. К примеру, современное искусство – это искусство, которое не нуждается в сознании, или, говоря словами Канта, в продуктивном воображении априори.

– Насколько современный клинический аутизм близок к состоянию до-языкового человека? Отличаются ли клинические аутисты от грезящего человека палеолита?

– На мой взгляд, все люди – аутисты. Различие между нами лишь в степени. Клинический аутизм – это диагноз болезни на фоне нормы, диктуемой языком и социумом. Художник палеолита не может быть зафиксирован на этом фоне как некое отклонение, ибо не было еще ни нормы, ни отклонения от нее. Не было еще ни языка, ни социума.

– Аутисты неспособны к самообслуживанию. Без поддержки общества аутист умирает. Можно ли предположить, что палеолитические художники уходили в пещеру умирать? И как могла протекать их жизнь до ухода в пещеру?

– В пещере не умирали, в пещере рисовали, то есть избавлялись от ранящего сознания, от взрыва галлюцинаций. Пещера – символ депривации, дистанции, которую занял человек по отношению к миру. И в пещере, и вне пещеры человеческие действия опосредованы галлюцинациями, грезами.

– Почему тема смерти аутиста (аутист и смерть) не проявлена в книге?

– Я ничего не говорю о смерти аутиста, потому что смерть для меня – это не физиологическое понятие. Смерть – это событие мистериальной жизни, к которой я не имею никакого отношения.

– Одна из спортивных корпораций проводит конкурс с розыгрышем кроссовок. В этом конкурсе принимают участие около 10 000 человек, которые ведут бурную дискуссию в Интернете, устанавливая между собой многообразные и амбивалентные отношения. Значит ли это, что они объединены нуминозным переживанием и их «Я» смещено из центра? Чем отличается объединяющая иллюзия кроссовок от других коллективных галлюцинаций?

– Нуминозное переживание составляет смысл мистериального действия. В этих действиях нет никакого «я». В них может быть только самость. Люди, участвующие в розыгрыше кроссовок, не имеют никакого отношения к сознанию. Они полностью производны от языка. У них даже «я» – это языковой костыль. Вот Бог – это коллективная галлюцинация, предмет нуминозного переживания.

– С конца 90-х годов на Западе активно развивается направление в искусстве – асемическое письмо, которое представляет собой творческий эксперимент по передаче смыслов посредством нечитабельного текста (каракулей, загогулин, элементарных форм, имитации текста и др.). Возможна ли аутография этого явления? И можно ли установить связь между палеолитическим искусством и асемическим письмом?

– На мой взгляд, иероглиф – это тоже искусство. Люди вообще говорят не на языке, а на коде, который является предметно-изобразительным. А потом уже закодированные смыслы переводятся на язык. Если каракули, загогулины и прочее похожи на иероглифы, то они могут быть проинтерпретированы как элементы априорного знания о предметах. И в этом случае можно увидеть их связь с палеолитическим искусством. Если же это игра новаторов, игра «без галлюцинаций», то никакого отношения к палеолитическому искусству они не имеют.

Опубликовано в журнале «Слова», 2010

Адрес в Интернет: http://slova.name/slova-9/inna-kirillova-fedor-girenok.html